— Э нет, — взвился Егор. — Так мы не договаривались. Это, Матвей, уже другая статья — это чистая уголовщина, и мы на неё не подписывались, верно, Семён?

— Верно, — мрачно отрезал Семён. — Не подписывались, да и не дам я грабить музей.

— Ладно, ладно, — тут же пошёл на попятный испугавшийся Матвей. — Это я так, предположил только.

Он достал из рюкзака толстую пачку денег и передал реставраторам. Те тщательно пересчитали, разделили пополам и только после этого аккуратно упаковали Матвею его покупку. А сторож-искусствовед Саша, получив свою долю, вывел приятеля с тяжёлым рюкзаком через один из многочисленных и неприметных служебных входов.

5.5

Как они условились, Матвей прямиком из Эрмитажа отправился в баню, но поймать такси ночью оказалось делом непростым, и постучался он в дверь кочегарки уже ближе к утру. Евгений оказался там не один. За столом, обложенный книгами и листами бумаги, изрисованными странными значками, сгорбившись сидел Мазин. Матвей собрался удивиться, но Евгений опередил его.

— Миша помогает мне разобраться в кое-каких иероглифах. Мы оба в них не сильны, но вместе что-то получилось. Ну, Матвей, показывайте вашу добычу.

Матвей торжественно, по одной, стал доставать фигурки из рюкзака, разворачивать бумагу и тряпки, в которые те были замотаны, и аккуратно выставлять на стол. Особой торжественности не получилось, потому что Мазин тут же схватил обломанную табличку и принялся, бормоча что-то невнятное, сравнивать её надписи со своими рисунками и книгами. Евгений дождался, пока Матвей выставил всё, и, беря скульптуры по одной в руки, стал внимательно их осматривать, изучать, разглядывать в мощную лупу и даже нюхать. Видимо, он остался доволен осмотром, потому что, осмотрев последнюю, он улыбнулся.

— Ну что ж, Матвей. Вы, похоже, справились и честно заработали свои деньги. А если всё с этими артефактами пройдёт как нужно, если их примут те, кому они предназначены, то обещаю вам ещё и премию.

— Да? — обрадовался тот. — А когда это будет известно?

— Скоро, мой нетерпеливый и жадный друг. Очень скоро. Я дам вам знать, — улыбаясь, ответил Евгений.

Он выдал Матвею оставшуюся часть денег и выпроводил его из кочегарки, не забыв напомнить, что завтра бал и что Матвею нужно обязательно присутствовать. Когда он вернулся к столу, Мазин, слышавший весь этот разговор, хмуро спросил:

— А мне тоже надо пойти на этот бал?

— Ни в коем случае, — резко ответил Енох. — Если эти фигурки не настоящие, то боги не примут жертву, и тогда возможны серьёзные осложнения. Так что держитесь завтра вечером от бани подальше.

5.6

Разговор с Константином Елецким, практически с самого своего попадания в клинику обосновавшимся в отделении для буйных, прошёл почти так же, как и задолго до того его беседа с Зиновием Ароновичем, с той лишь разницей, что на этот раз помощь санитаров не понадобилась, а Фомин справился сам, ловко скрутив и прижав к кровати быстро пришедшего в ярость пациента. Разговор со вторым больным с той же навязчивой фобией прошёл мирно. Он находился в клинике почти двадцать лет, и всё человеческое, что в нём когда-то было, уже стёрлось, вымылось, вытесненное многолетним приёмом разнообразных антидепрессантов и уколами аминазина. По паспорту ему было почти пятьдесят — выглядел он на все семьдесят. Вялым, без эмоций, голосом он слово в слово рассказал то же, что и было вписано в его истории болезни: знакомство, фотосъёмку и просыпание в чужом теле. Он не помнил уже ни своего имени, ни прошлой жизни, и то, что он рассказывал, казалось заученным сейчас, заново, а не происшедшим с ним когда-то в реальности. Зиновий Аронович решил, что на этом визит Фомина закончен, и потащил его к себе в кабинет, попить чайку. От чая тот не отказался, но, как выяснилось, и уходить не собирался. Леонид Петрович был следователем, а не врачом и мыслил иначе. Допив чай и выкурив у открытой форточки сигарету, он уселся за стол на место Зиновия Ароновича, разложил свои бумажки и скомандовал:

— А теперь, Зяма, давай их обоих сюда. Устроим очную ставку. И санитаров держи наготове. Возле каждого.

То ли Зиновий Аронович не услышал последнюю фразу, то ли решил, что ему как врачу виднее и нечего ему тут указывать, но санитаров он поставил только возле буйного пациента. И потому, когда тихий и вялый старик, вглядевшись по Лёнькиному требованию в сидящего напротив Елецкого, кинулся на того и вцепился в ему горло, перехватить нападавшего было некому. Вялыми дрожащими пальцами он пытался душить прижатого к стулу двумя бугаями-санитарами Елецкого, шипя:

— Отдай! Отдай, сволочь, это моё тело!

Опомнившийся Зиновий Аронович и выскочивший из-за стола Фомин легко оттащили старика от удивлённого и даже не попытавшегося защищаться Елецкого, вызвали ещё санитаров, и те развели пациентов по своим отделениям, сопровождаемые указаниями Зиновия Ароновича, кому и сколько вколоть, и настоятельным требованием проследить, чтобы пациенты никогда больше не встретились.

— Ну как, Зяма? Как тебе такой разворот истории? — задумчиво спросил Фомин, когда оба снова перекуривали у окна.

— Как в «Алисе в Стране чудес», — хмуро отозвался доктор. — «Всё чудесатее и чудесатее». Слушай, Лёнька, а может, это вирус такой — перескакивает с одного на другого? И им кажется, что их поменяли телами?

— Угу, — хмыкнул Фомин. — И этот же вирус моего лейтенанта сфотографировал и памяти лишил? И где, интересно, сейчас следующий носитель этого вируса?

— Не знаю, — расстроенно отозвался Зиновий. — Выписался из квартиры и исчез.

— Что?! Откуда у тебя такая информация? — вскинулся Фомин.

— Так я ж это… проверил. Ездил к нему и в паспортный стол заходил…

— А мне почему об этом не рассказал? — Фомин явно разъярился, и Зиновий Аронович по привычке подумал, что хорошо бы вкатить ему для успокоения горячий укол.

— Так давно это было. А мы с тобой только недавно эту тему обсуждать начали, — стал оправдываться Зиновий, но Фомин уже остыл.

— Ладно. Давай рассказывай всё подробно.

Он внимательно выслушал сбивчивый рассказ приятеля, записал всё в большой кожаный блокнот с тиснёным золотым щитом и скрещёнными мечами на обложке, выкурил ещё сигарету и задумчиво пробормотал:

— Эх, Зяма, Зяма. А я тебя ещё к нам в штат хотел взять. — И уехал на службу, оставив Зиновия Ароновича в совершенно расстроенных чувствах.

Он не объявлялся почти две недели и пропустил традиционную субботнюю парилку. Зиновий Аронович стеснялся позвонить первым, считая, что расстроил друга, и когда уж было совсем пал духом, Фомин позвонил сам, извинился за долгое молчание и как ни в чём ни бывало предложил попить вечером пивка. Собрались у Зиновия Ароновича на квартире. Вместо обещанного пива Лёнька принёс бутылку «Посольской» водки, и они замечательно проболтали вечер, тщательно обходя ту загадочную историю, о которой обоим так хотелось поговорить. И только когда в бутылке осталось на один, последний, разлив, Фомин собрался с духом.

— Понимаешь, Зяма, я же так ничего начальству и не доложил. Конечно, я использую потихоньку все наши ресурсы, но каждый раз приходится что-то правдоподобное выдумывать. Ну как такое объяснишь нормальным людям?! Это мы с тобой два психа, поверивших в чёрт знает что. — Он был как-то непривычно печален, и Зиновию Ароновичу впервые за всю многолетнюю историю их дружбы почему-то стало жалко своего всегда такого удачливого и успешного друга. Лёнька покатал стакан в ладонях, собрался что-то сказать, раздумал, но победный охотничий азарт распирал и рвался наружу.

— Но я нашёл его, Зяма! Я его вычислил! — Лёнька дрожал от возбуждения и гордости. — Никуда он не уехал. У него три разных паспорта на разные имена, но он здесь, в Ленинграде, и что-то замышляет. Он работает в той же бане, где Мазин. А за последнюю неделю он трижды был в Эрмитаже и прямиком направлялся в один и тот же зал — Египетский, ну, где мумии всякие, и подолгу бродил там, рассматривал фигурки разные, что-то записывал. Чую я, Зяма, он что-то готовит. Мне не с кем поделиться и не на кого опереться, кроме тебя. Будь наготове. Я тебе позвоню. Мне может понадобиться твоя помощь, может, твои навыки гипноза… может,